Завещание профессора Бента

Он в равной степени гордился своей ученой степенью и достижениями родных, а в случае неудач всегда говорил: «Значит, столько хватило таланта…»

Завещание профессора Бента
Октябрь 1984 года. Челябинск.

Два с половиной года назад, в декабре 2011-го, не стало челябинского ученого с мировым именем, филолога-германиста, заведующего кафедрой зарубежной литературы ЧелГУ, доктора филологических наук, профессора Марка Иосифовича Бента.

Об издании книг Марка Иосифовича после его смерти, о том, каким он был при жизни, что называется «без галстука», — в беседе с его супругой, Алевтиной Георгиевной Бент.

— Алевтина Георгиевна, в прошлом году в петербургском издательстве Сергея Ходова вышла книга Марка Бента «Я весь — литература». Вы с дочерью были редакторами издания. В чем состояла ваша работа? Какие статьи вы отобрали для этой книга? Как вам кажется, Марку Иосифовичу понравилось бы такое издание?

— Когда поступило предложение издать книгу, от нас с дочерью требовалось собрать статьи и выстроить их в соответствии с каким-то «идеологическим» заданием, в определенной последовательности. При жизни Марка Иосифовича мы говорили с ним о том, что нужно отобрать лучшие, программные статьи и издать их как книгу. Но у нас с ним до последних лет было много учебной работы (лекции, экзамены, дипломники-аспиранты и прочее), прямо-таки в обвальном количестве, и издание откладывалось. Когда Марка Иосифовича не стало, мы с дочерью решили заняться изданием наследия безотлагательно. Я составила план-проспект издания, рассчитанный на несколько лет. Издателем первой (и второй) книги выступил Сергей Ходов. Он и его жена Елена — выпускники ЧелГУ. Елена — дипломница Марка Иосифовича. Сережа говорит: «Я писал диплом и диссертацию у Щенникова (у Гурия Константиновича Щенникова, профессора УрГУ и ЧелГУ. — В.В.), но ближе мне был Марк Иосифович» (смеется). Дима Бавильский, известный писатель и литературный критик, также наш выпускник и аспирант Марка Иосифовича, советовал собрать под одну обложку все работы Марка Иосифовича: пусть каждый найдет свое. Лена Ходова, например, предложила, чтобы в книгу вошли театральные рецензии, которые Марк Иосифович когда-то писал о челябинских постановках, их немного, мы поставили эти рецензии в конце книги, после программных вещей. Действительно, кто-то начал читать книгу с небольших статей. Например, Светлана Цифанская рассказывала, что ее внимание привлек отклик на французский телероман Мориса Казнева «Блеск и нищета куртизанок».

— Какие книги вами запланированы к изданию?

— В первую очередь нужно издать книгу «Гете и его эпоха», а также переиздать «Вертер, мученик мятежный»… Эта монография вышла в свет у нас в ЧелГУ, но у нее был небольшой тираж и он сразу разошелся. Помню, тогда уже началась компьютерная эра и приходили письма от коллег из других городов с просьбой прислать им хотя бы один экземпляр. Потом на очереди Клейст, Гофман, Томас Манн… То есть выстраиваются такие персоналии. Кроме того, в университете Марк Иосифович много лет читал спецкурс «Проблемы всемирной литературы», он еще называл его «Морфология мировой литературы». Это был очень интересный, оригинальный, самобытный подход к истории литературы. Немного материала по этому курсу сохранилось в рукописи: во-первых, часть набрана в машинописи, во-вторых, я записывала лекционный курс, остальное нужно как-то воссоздавать — по другим его работам. Все это нужно собрать в отдельную книжку или скомпоновать в сборник… Сейчас уже готова вторая книга — «Вертер…», которая будет издана также в Питере, но пока работа над ней приостановилась. Кстати, выпускники жаждут увидеть изданными лекции своего профессора и поделились своими студенческими тетрадками, которые хранили почти тридцать лет.

Марк Бент (во втором ряду справа) с братом и родителями. Август 1949 года, Новосибирск.

Сейчас меня немного тревожит ситуация с изданием наследия Марка Иосифовича: работа идет медленно, я бы хотела издавать больше чем по одной книге в год, но даже это пока не получается… Я тоже не вечная. А эту работу выполнить под силу только мне, потому что я достигла того определенного интеллектуального уровня, который появляется не только в соответствии с природными способностями, но и с возрастом. Мария, наша дочь, пока слишком молода... Но она, например, замечательно завершила папин неоконченный (или несохранившийся) перевод ранней новеллы Клейста.

— Какое образование получила ваша дочь? Чем она занимается сейчас? Где работает?

— Мария сначала окончила факультет лингвистики ЧелГУ по специальности «перевод и переводоведение», затем — экономический факультет, также в нашем вузе, потом — аспирантуру в Российском государственном гуманитарном университете в Москве. Она защищалась по нашей специальности — «Литература стран Западной Европы, Америки и Австралии». В Москве она начала работать, но не как филолог, а как экономист со знанием иностранных языков. Филологические знания ей пригодились для переводов. Сейчас она доцент ЧелГУ. Она знает английский, немецкий, французский, турецкий языки, сейчас учит китайский. Ей нравится учить языки, языковые способности у нее, наверное, как у Марка Иосифовича.

— Вы помните вашу первую встречу с Марком Иосифовичем? В каком году она произошла? Что особенно запомнилось?

— Мы познакомились тогда, когда Марк Иосифович приехал, - в сентябре 1978-го. Это было его второе появление на кафедре и в университете: весной или зимой предшествующего учебного года он уже приезжал в Челябинск для знакомства с заведующим кафедрой литературы профессором Лазаревым. Студенты, кроме первого курса, тогда в сентябре не учились — убирали картошку… Я не поехала в колхоз по причине нездоровья, и мне назначили отработку в университете. Марк Иосифович очень молодо выглядел, мне показалось, что вошел хорошо знакомый мне человек. Я поднялась, чтобы подойти и спросить у него: «Как ты здесь оказался?» Но обнаружилось, что человека я не знаю. Потом Марк Иосифович рассказывал, что у него была примерно та же реакция… Кроме того, я запомнила еще одну нашу встречу, она произошла тоже до начала занятий, — в публичной библиотеке. Марк Иосифович сам подошел ко мне и начал что-то обсуждать. Мы вместе вышли из библиотеки. Поскольку я знала, что он преподаватель, с изумлением (почти с возмущением) подумала: «Он что, сейчас пойдет меня домой провожать?» Потом начались занятия. Я училась на втором курсе, он начал читать зарубежную литературу с XVII — XVIII веков. А предыдущий преподаватель на первом курсе решил, что нам будут отдельно читать спецкурс «Великие имена», и выпустил Сервантеса и Шекспира. Когда пришел Марк Иосифович, студенты указали на это и проявили настойчивость: через два года, после завершения всех курсов по зарубежной литературе, он дополнительно дочитал пропущенных классиков.

— У вас с Марком Иосифовичем была свадьба?

— Была регистрация, она прошла в загсе Калининского района. Вышли мы из нашего корпуса, когда провели свои занятия (третий корпус ЧелГУ находится на ул. Болейко. — В.В.). Марк Иосифович заранее купил белые розы. Свидетели, как оказалось, для регистрации не нужны, а так пришлось бы их искать…

— Те, кто был у вас в гостях, рассказывают: в квартире из всех вещей только книги…

— Да, Марк Иосифович жил без излишеств. Надо сказать, что и наша с ним семья тоже была под стать: про деньги мы думали меньше всего. Деньги всегда считал Марк Иосифович, по счетам за квартиру платил он, я туда даже не заглядывала. Потом, когда он сломал руку, нужно было разобраться со счетами. Я попросила дочь разложить их, и оказалось, что нам по ошибке складывали в почтовый ящик некоторые счета из соседней квартиры, а Марк Иосифович оплачивал все. Я пошла к соседке, спрашиваю ее: «Светлана, вы как платите?» Она отвечает: «Я ждала, я ждала этого момента! Я ничего понять не могла…»

— Какое у Марка Иосифовича было любимое блюдо?

— У нас с дочерью этот вопрос вызвал улыбку. Во-первых, хорошо готовит моя мама. Она звонила и говорила: «Пусть Марк приезжает и забирает». Во-вторых, Марк Иосифович освободил меня от работы на кухне. Если я спрашивала: «Что приготовить?» — он говорил: «Ничего не готовь». То есть для меня была полная «лафа», никакой ответственности, я могла готовить что угодно и не получала никакой критики. Но на завтрак, к примеру, всегда должен быть творог. А еще дочь напомнила, как папа на вопрос: «Что приготовить на обед?» — рисовал пальцем квадратик. Это означало «ма-а-а-ленький кусочек мяса».

При поступлении в Воронежский университет. 1955 год.

— Творог — это завтрак чемпионов. Марк Иосифович поддерживал себя в форме?

— Он всегда делал зарядку. Вставал по утрам, доставал гантели, у него они были то ли на два, то ли на три килограмма. Я помню, когда папа отжимается, ребенок садится на него верхом – забавное развлечение… В 70 лет Марк Иосифович перестал делать зарядку. Я тогда не придала этому особого значения: до какого-то возраста он мыл полы в доме, а потом решил, что не будет больше этим заниматься, так, наверное, произошло и здесь.

— Как строилась ваша работа с Марком Иосифовичем над научными статьями?

— Мы всегда работали вместе. Ему тяжело было сидеть за письменным столом: болела спина. Поэтому с самого начала практиковалось, что он диктует, сидя или полулежа на диване, а я пишу. Он был лектор, и ему было легче проговаривать. Когда нужно было набрать текст на машинке, наоборот, я диктовала, он печатал, потому что это у него получалось быстрее. Мне всегда было очень интересно, как рождается слово, как слова складываются в текст, для меня это было огромной школой. Французский писатель середины XIX века Гюстав Флобер говорил о том, что он в поисках mot juste («точного слова») трудился, как трудятся тысячи негров на плантациях. Марк Иосифович обладал даром слова: он знал все оттенки значений слов и умел очень точно и красиво выразить свою мысль, при этом избегая банального словоупотребления. Все студенты были этому свидетелями: негромкий, «непафосный» голос лектора, который говорит как бы «из воздуха». Ощущение, что ты присутствуешь при проявлении незаурядного мышления, при рождении нетривиальной мысли, — это просто завораживало всех. У него было совершенно нешаблонное мышление и столь же нешаблонный язык. Однажды он столкнулся с варварской переделкой своей работы (чтобы скрыть заимствование) и сказал: «Как это вульгарно…» Он имел в виду именно язык.

— В жизни Марк Иосифович был более оптимистом или пессимистом?

— Когда речь идет о человеке умном, о нем не скажешь, кто он больше — оптимист или пессимист. Марк Иосифович был человеком очень стойким. Меня всегда поражало, что он не предъявлял претензии к эпохе, обстоятельствам… У него были претензии только к себе. Если что-нибудь не получалось, он говорил примерно так: «Значит, столько хватило таланта…»

— Были ли у Марка Иосифовича моменты отчаяния?

— Он все стоически воспринимал, держал все в себе, никогда не допускал выхода наружу эмоционального взрыва, который мог быть внутри. При этом он был чрезвычайно чувствительным человеком. Какие-то факты биографии, в том числе переданные по наследству, способствовали такой сдержанности. Надо иметь биографию, чтобы стоически переносить невзгоды. Так получилось, что история страны Советов в деталях отразилась в судьбах наших родных. И в его судьбе.

Тяжелые моменты, конечно, наступали, они были связаны с уходом из жизни его родных и близких друзей. Среди самых близких друзей — Натан Давидович Тамарченко, автор учебников по теории литературы, сейчас этот учебник знают все студенты. Они познакомились в Елабуге, оба преподавали в педагогическом институте. Когда там появился Марк Бент, Натан подошел и сказал примерно так: «Я думаю, что нам не нужно сторониться друг друга». Позднее Тамарченко уехал преподавать в Кемерово, часто заезжал к нам в гости, а затем жил в Москве. Последний раз мы приезжали в столицу в феврале 2011-го. Но Натан тогда болел, у него было воспаление легких, и Марк Иосифович тоже не очень хорошо себя чувствовал, поэтому они просто пообщались по телефону. Натан ушел из жизни в ноябре 2011-го, за месяц до смерти Марка Иосифовича. Они были практически ровесниками. Дети войны – их поколение сейчас стремительно уходит из жизни. Это тоже отражение социальных обстоятельств.

Март 1943 года. Владивосток.

— Что Марк Иосифович считал главным успехом своей жизни?

— Безусловно, защиту докторской диссертации и то, что он стал профессором. Но ближе к концу жизни Марк Иосифович говорил, что он больше всего гордится своей дочерью, успехами своих родных. Это его настроение чувствовалось… Когда на заре перестройки его пригласили работать со школьниками в 11-й лицей (там училась Мария), наша коллега подошла ко мне и сказала: «Может быть, мы наградим Марка Иосифовича званием заслуженного учителя?» Я решила спросить у него, но он ответил, что звания его не интересуют, что он уже профессор… Я донесла этот иронический дух до коллеги, а сейчас мне понятно, что не надо было так реагировать… Марк Иосифович шесть с половиной лет работал учителем в сельской школе, всего ученики прекрасно помнят его, он и для школьников был очень значимой личностью и оставил заметный след в их биографиях. Те дети звали его между собой с любовью - «Марик».

— Марк Иосифович однажды сказал: «К чему заводить садовый участок и работать на нем, если на Елисейских полях свежую клубнику продают с пяти часов утра…» Тем не менее у вас все-таки был садовый участок? И Марк Иосифович работал на нем?

— У моей мамы действительно есть сад. У нас там все миниатюрно. Когда Марк Иосифович ушел из жизни, оказалось, что он много там делал. По-семейному это было всегда весело, они с дочерью ходили за водой к роднику, он работал на участке… Это очень приятные воспоминания… В детстве папа Марка Иосифовича приучал их с братом к труду. Поэтому дверь у нас была обита Марком Иосифовичем; мебельную стенку он собирал, как он говорил, под моим «чутким руководством»: я была «технологом» и показывала: «Крути сюда, крути вот так…» Ему оставалось только брать и крутить.

— Кем были родители Марка Иосифовича?

— Его папа, Иосиф Маркович, был родом из Иркутска. Он окончил «советскую единую трудовую школу», а потом уехал вместе со старшим братом и жил во Владивостоке, работал на разных местах и говорил: «Жизнь обработала меня, как боксерскую грушу». Он был, как тогда говорили, «спецом» — занимал должности начальника разных производственных отделов: служил в частях ТОФа — Тихоокеанского флота, затем во время войны был переведен в Главсибрыбпром в Новосибирске, потом в Астрахань, трудился в Сахалинском совнархозе… Мама, Надежда Алексеевна, родилась на Волге, получила экономическое образование — училась в техникуме, пока ее не выгнали оттуда за «сокрытие соцпроисхождения». Ее отец был священнослужителем, его сослали, и он умер по дороге в ссылку; как предполагают, где-то в Казахстане. Надежда Алексеевна говорила: «Закопали как собаку — ни могилы, ни креста…» У нее было несколько братьев, после ареста отца они собрались и с Волги уехали во Владивосток, где родители Марка Иосифовича и познакомились. Надежда Алексеевна похоронена в Челябинске на Градском кладбище. Когда Марк Иосифович умер, мы с дочерью решили похоронить его рядом с ней, но неожиданно оказалось, что не знаем, где ее могила. На кладбище Марк Иосифович всегда водил нас сам. Он шел, он знает где, мы — за ним… Казалось, нам так и не отыскать могилу Надежды Алексеевны… Потом в бумагах Марка Иосифовича я нашла нарисованный план — куда идти, где ее могила.

— Какие у профессора были заграничные поездки?

— Поездок было не так много на самом деле, они начались уже в перестроечные годы и были в основном по работе – по научной визе, то есть связаны с немецкой литературой и немецкими университетами. Самое запомнившееся путешествие — месячное пребывание в Веймаре по так называемой «Гетевской стипендии», которая дается за какие-то заслуги в изучении жизни и творчества Гете. Тогда было несколько поездок по местам, связанным с Гете и писателями его времени. Помню, как однажды Марк Иосифович ехал в Германию и одновременно хотел попасть в Англию по приглашению своего коллеги, профессора из Глазго. В посольстве ему просто предложили прийти за визой на следующий день, а Марк Иосифович сказал: «Я не могу, я сегодня улетаю». Объяснять что-то или просить — он никогда этого не делал (улыбается). Я была рядом, но не зашла в кабинет, иначе дело сложилось бы по-другому. Но тогда поездка в Англию сорвалась, и Марк Иосифович побывал там в другой раз.

— Марк Иосифович всегда был внутренне свободным человеком…

— Да. Я добавлю еще: внутренне свободным и — независимым. Это наше семейное качество, и оно раздражает людей.

Лето 1961 года. Ростов-на-Дону.

— Марк Иосифович воспринимал себя челябинцем, уральцем или он был, что называется, гражданином планеты?

— Воспринимал. Он говорил о том, что он человек областного масштаба. Челябинск ему нравился, в отличие от того же Екатеринбурга. В Челябинске Марк Иосифович видел, например, единое градостроительное решение… Он не случайно не уехал отсюда, хотя ему поступали реальные приглашения из других городов. Он мог бы уехать в Ростов-на-Дону или — в университет Бордо.

— Когда ученого, которого называли «смыслом филологического факультета», отстранили от работы в университете, Дмитрий Бавильский на своей странице в «Живом журнале» назвал это «простым социальным предательством». Это действительно было предательство?

— В ЧелГУ в связи с демографическими процессами снизился поток абитуриентов, возник вопрос о сокращении, и тогда решили объединить кафедры зарубежной литературы и русской. У нас на кафедре зарубежной литературы работало пять специалистов. На кафедре русской литературы всегда было перенасыщение, иной раз там было до 20 человек. Курсов немного: русский фольклор, древнерусская литература, русская литература XVIII — XIX веков, советская литература XX века, преподавателей в избытке… Когда отечественную литературу сократили по новым учебным планам вдвое, стало понятно, что устное народное творчество не могут вести пять фольклористов. В результате кафедры свели в одну, а профессор Бент был отстранен от работы. «Руководители» от факультета и новой кафедры говорили: «Пусть он не приходит!» Марк Иосифович дочитал лекции до середины апреля 2011 года, и все. Сколько можно слушать грубые выпады… Так что в этом смысле Бавильский прав.

«…Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и не любопытны...» Это Пушкин, который говорил также: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом». И это тоже Пушкин: «Люди верят только славе и не понимают, что между ними может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос».

— Расскажите о последних днях жизни Марка Иосифовича. Над чем он тогда работал, какие были его предсмертные слова?

— Он работал до последнего дня. Наступило новое 1 сентября, а нам некуда идти на занятия — удручающее состояние. Марк Иосифович вел уже не преподавательскую работу, а научную — статьи, отзывы, рецензии, работа в диссертационном совете… В тот день утром я вызвала ему скорую: он попросил «что-нибудь от сердца», но я решила, что лучше обратиться к врачам. Марк Иосифович сказал, что нам нужно писать отзыв (как раз тогда наша дочь защищалась, на ее работу откликнулся профессор Николай Тимофеевич Рымарь из Самары и попутно попросил нас выполнить одну работу) и продолжить писать воспоминания. Я успокоила его: «Да, скорая уедет, и мы тут же сядем писать…» Врач скорой сначала ничего не обнаружил, а потом предложил пройти обследование в стационаре. Марку Иосифовичу поставили обезболивающий укол, дали таблетку аспирина… В приемном покое ему стало легче, он спросил: «Ты не хочешь меня отсюда забрать?» Вероятно, инфаркта тогда еще не было. Во всяком случае, это слово не произносили. Его повезли на обследование, я за ним не увязалась. Мне сказали позвонить через два часа, я не вытерпела и позвонила через полтора. Все уже тогда было кончено. Как сказал потом врач: «Он же не жаловался…» Марк Иосифович ждал обследования в реанимационном отделении, именно там находилась нужная аппаратура. Произошла остановка сердца… Интерьер замечательный в больнице, аппаратура — как в Европе, квалификация врачей, я думаю, тоже хорошая, только нет персонального врача. Если бы у нас пускали родных в реанимацию, если бы я была там… Это совершенно как разбойное нападение — внезапно…

— Марк Иосифович когда-нибудь вел разговоры о смерти?

— Всегда вел, с первого дня нашего знакомства. Говорил, что боится смерти. Я успокаивала его, говоря, что образованные мужчины живут столько же, сколько женщины. И приводила в пример мою маму. Поэтому он собирался жить долго.

— Чтобы не заканчивать на грустной ноте, расскажите, какое у вас самое радостное воспоминание о Марке Иосифовиче?

— Все воспоминания радостные. Сейчас они и спасают нас с дочерью… Однажды после медицинской операции ему поставили сильный обезболивающий укол, а он вызвал состояние беспамятства и галлюцинации. И Марк Иосифович под действием этого препарата начал читать лекцию — в больничной палате… Как всегда, интересная, содержательная, блестящая лекция. Мы с дочерью переглянулись: у обеих появилось желание сесть и записывать, правда, учебные парты в палате не предусмотрены! Мы потом с ним долго смеялись над этим.

Фото из семейного архива Алевтины БЕНТ

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру