Сергей Николаевич ТЕЛИЧКО — известный челябинский скульптор-камнерез, член Творческого союза художников России. Скульптуры мастера, вырезанные из уральского камня, приобрел Александр Розенбаум, работы на библейские темы были подарены Алексию II, хранятся у челябинских священников…
В «послужном списке» Сергея Николаевича диплом «Лучший камнерез Урала», который ему вручили в Екатеринбурге в 2000 году, приз зрительских симпатий на выставке-ярмарке «Олимп» в Санкт-Петербурге, победа на конкурсе лучших камнерезов Урала и награда-статуэтка «Хозяйка Медной горы». Недавно прошла выставка-продажа работ Сергея Теличко салоне «Antigueshop», где нам и удалось встретиться с камнерезом.
У Сергея Николаевича уникальная биография. В 17 лет он выбрал профессию врача, поступил в педиатрическое отделение ЧГМИ (ЧГМА) и окончил его. Работал в детской больнице № 8 на ЧМЗ, потом стал заведующим детским отоларингологическим отделением областной больницы, главным детским отоларингологом области. И вдруг в 40 с небольшим он решил в корне поменять род занятий и на профессиональном уровне занялся тем, к чему душа лежала всю жизнь.
— Есть такой термин — «мелкая пластика», — говорит Сергей Теличко, — это фигурки размером до 30 сантиметров. Маленькой скульптурой я занимаюсь потому, что до того, как у меня появилась своя мастерская, я работал в кладовке в своей квартире…Собственно, все в моей трудовой жизни переменилось после одной встречи. Однажды, в начале 1990-х годов, в Челябинск приехал один коллекционер из Санкт-Петербурга (сейчас он живет в Финляндии). Тогда я еще работал врачом, заведовал детским лор-отделением. Он нашел меня через каких-то знакомых, пришел и говорит: «Мне сказали, что вы занимаетесь мелкой скульптурой…» Я говорю: «Да». Я тогда вырезал из дерева, лепил из пластика небольшие фигурки. Коллекционер приехал ко мне домой, посмотрел мои работы и сказал: «А мне нравится. Можно тут купить что-нибудь?» Я говорю: «А почему нет? Я не только дарю, но могу и продать». Он у меня купил 70 работ на такую сумму, которую я бы заработал врачом за… 12 лет. Я еще тогда подумал: «В том ли я кресле сижу?» Помню, как мы с другом и с нашими женами поехали на моем «Запорожце» черт знает куда вечером на сделку. «Финн» назначил встречу у своего друга-антиквара на АМЗ. Мы взяли с собой пластмассовый пистолетик, чтобы обороняться в случае чего. Деньги, которые мне обещали заплатить — бешеная сумма. Таких денег я до этого не держал в руках. Я «Запорожец» в те годы взял за четыре тысячи рублей, и то у всех родственников занимал…
— Причем для того коллекционера, наверное, это было дешево?
— Да. Через год он пригласил меня в Петербург. У него там офис был. Мы всей семьей с двумя детьми туда приехали. Я спросил: «Какая судьба моих скульптур?» Он сказал: «Я их отливаю в металле и в Европе продаю. Я говорю: «Ну и слава Богу, что не залежались нигде!» Первый раз, когда мы с ним встретились, он выдал такую неожиданную для меня мысль, я об этом не знал и даже не думал. Он сказал: «Если бы вы работали в камне, вам бы цены не было». Я говорю: «Надо попробовать». Сходил в магазин «Самоделкин», купил средних размеров кусок змеевика, принес к себе на работу, и в любую паузу, когда пациентов не было, спускался к слесарям, менял белый халат на синий и на наждаке, периодически макая камень в ведро с водой, сделал бегемота. Через некоторое время его купил у меня Розенбаум.
— Как вы с ним познакомились?
— Один мой приятель, который занимался камнями и уральскими сувенирами, организовал нам встречу у себя в магазине. Я приехал, там уже был Александр Яковлевич. Я запомнил его крепкое рукопожатие (он ведь боксер). Он посмотрел мои работы, «Бегемот» ему понравился. Мы с Розенбаумом примерно одного возраста, и оба врачи. Я говорю: «Вот — коллеги…» Он спросил про «Бегемота», сколько он стоит, и приобрел его. А потом заказал белого бультерьера. Договорились, что я изготовлю статуэтку к следующему приезду Александра Яковлевича или с оказией пришлю ему в Питер. Я вырезал бультерьера из белого кахолонга и с тех пор стал работать с твердым камнем. А у него цвет и форма сами подсказывают, что из этого куска камня получится. Я порой еще и не знаю, что буду вырезать, а смотрю: вот уже фигурка и прорисовывается. В камнерезном искусстве можно работать бесконечно, и каждый камень неповторим, каждый камень — это отдельная скульптура. Даже если кто-то захочет повторить, он не сможет, потому что второго такого агата нет: они, как отпечатки пальцев, представлены только в одном экземпляре. Камень — интересный материал. Нередко бывает так, что хочется сделать одно, а получается совсем другое, но ничуть не хуже.
— Расскажите теперь немного о себе. Где вы родились? Где прошло ваше детство?
— Родился я в Бийске, на Алтае. Мама — преподаватель литературы и истории, папа — военный моряк, который потом получил гражданскую специальность и работал, так скажем, в сфере переработки мяса. Мы переехали в Орск, и с первого по шестой класс я учился там. У меня был старший брат, он недавно умер. После Орска мы перебрались в Челябинск…
— Теперь о вашей первой профессии. Кто посоветовал вам поступать в медицинский?
— В медицинский меня надоумила поступать будущая жена, Татьяна Вячеславовна. Мы с ней были одноклассниками, дружили с седьмого класса, окончили школу № 147. Моя мама строго-настрого сказала: «Сережа, тебе обязательно нужно получить высшее образование». Я, конечно, хотел поступать в какой-нибудь художественный вуз, и никак иначе, но в Челябинске тогда не оказалось ни одного такого вуза, а в Свердловск, Москву или Ленинград меня не отпустили. Мама сказала: «Сильно молодой…» У моей будущей жены и родители врачи, и дед был фельдшером, то есть для нее была проторенная дорога в мединститут. И я собрался поступать вместе с ней, поскольку к математике и физике у меня было прохладное отношение, а биология и химия мне, наоборот, очень нравились (до сих пор я выращиваю и коллекционирую цветы). В 1970 году в мединституте как раз открылся новый факультет — педиатрический, на который я и поступил.
— С какой специальностью вы закончили ЧГМИ?
— Специальность у меня редкая — «детский хирург ухо-горло-нос». Сразу после окончания я пошел работать в детскую больницу № 8 на ЧМЗ. Мы с Татьяной поженились, родился ребенок. У наших родителей были двухкомнатные квартиры, но мы сразу, еще во время учебы, ушли и стали жить в общежитии, где я и устроился дворником. К моей и Татьяниной повышенной стипендиям добавились еще 60 рублей моей зарплаты — нам хватало. Когда я месяц отработал врачом, нам самим дали двухкомнатную квартиру… Жена у меня офтальмолог, она до сих пор работает.
— Ну, а рисовали, как я понял, вы всегда…
— Совершенно верно. У меня несколько сотен сатирических и юмористических рисунков. Часть из них я дарил, а две толстые книжки моих рисунков исчезли на лекциях. В школьные годы я ходил то в одну, то во вторую изостудию, но мне нигде не нравилось, нигде больше месяца не задерживался, потому что не люблю я эти шоры…
— Что вы имеете в виду?
— Ну, поставят деревянную утку, скажут: «Вот, рисуйте». Дают час, а я за это время нарисую полностью. Педагог смотрит, говорит: «Нет, так нельзя. Видите, как другие рисуют…» Я смотрю, а там все еще только черточками геометрический образ утки выводят. На первом занятии нужно было создать только легкий набросок, а потом прописывать все остальное… На следующее занятие я уже не пришел… Скульптурой я занимался тоже с детства, у меня был хороший сапожный нож, я его затачивал и вырезал из дерева разные фигурки. Однажды на субботнике во время перерыва мне на глаза попалась лопата с интересным черенком. Я смотрю: трещинки какие-то пошли необычные… да это же индеец! Вырезал лицо индейца, расщепление на черенке стало его перьями. Понятно, что потом неудобно работать такой лопатой, но что поделаешь… Сердцу не прикажешь!
— Какой у вас был дальнейший путь в выборе материала для скульптур?
— Я с детства искал свой материал. Дерево мне нравилось, потом я начал работать с оргстеклом, но это очень непослушный материал. Где-то у меня сохранилась статуэтка древнеегипетской богини, которую я так и не закончил… С латунью экспериментировал, но это все невыразительные работы… Потом, когда я уже начал читать литературу по искусству, понял, что прошел весь цивилизационный культурный путь самостоятельно: от резьбы по дереву до обработки камня. Понятно, наскальных рисунков я не делал, хотя, может быть, где-то и подписывал: «Здесь был Вася» (смеется). Тот же путь, по которому шли многие культуры. Такое вот интересное совпадение… В жизни ничего нет случайного. Когда я начал работать в детской больнице, мне выделили небольшой кабинет в стационаре. Кабинет был на двоих, на меня и на… стоматолога, а у него, понятно, стояла бормашина. К счастью, у нас с ним не совпадали по времени часы работы, и я открыл для себя бормашину. Я приходил в кабинет и, когда работы не было, включал бормашину, брал чурочку и… Я тогда уже понял, что самшит — прекрасное крепкое дерево. Тогда из самшита я вырезал клетку, а внутри нее льва. Я бором пролез туда и все аккуратно выточил. Потом я узнал, что на Ближнем Востоке все это (шар в шаре и другие) уже придумано, но я-то шел до этого сам… Позднее я начал делать динозавров и все время уменьшал их размеры. Последние у меня были миллиметра четыре. Потом мне это все разонравилось: я узнал, что есть мастера, которые все это делают, и вернулся к размеру 10 — 15 сантиметров, чтобы можно было подержать в руках, покрутить и разглядеть детали. Затем я нашел для себя пластик, который после обжига в духовке становится крепким, как камень. Из пластика я лепил всем, чем угодно: градусником, скальпелем, шпателем… Всем, что у врача дома может оказаться.
— Кстати, о динозаврах. Я знаю, что у вас были и другие динозавры…
— Были. Однажды челябинский предприниматель Бульман посмотрел мои работы. Я предполагал, что он что-то купит у меня, а он говорит: «А вы смогли бы это делать в натуральную величину?» Это было за пару лет до выхода фильма «Парк юрского периода». Я говорю: «Могу». Решили делать «антивандальные» скульптуры, из металла. Наваривали из железных уголков и прутьев каркас, а потом крепили сетку-рабицу, сверху покрывали смесью опилок с клеем и красили. Бульман предложил мне зарплату больше, чем я получал врачом, а я тогда уже работал в областной больнице и был главным детским отоларингологом области (за это мне дополнительно к зарплате приплачивали 10 рублей). И я ушел к Бульману. Закипела работа, я пригласил своих друзей, всего нас было семь человек. Назывались мы «цех нестандартного оборудования» и изготовили трех динозавров. Трицератопс был восьми метров в длину, четыре — в высоту; другой был поменьше, а третий — на колесах. Возникла идея построить парк аттракционов с динозаврами на берегу Миасса, между Дворцом спорта «Юность» и геологическим музеем. Но дело не заладилось: главный архитектор не заинтересовался этой идеей, и она пропала. То ли в 1991-м, то ли в 1992 году на День города в Челябинске наших динозавров провезли по улицам и показали всем. Одна из этих фигур стоит у какого-то кафе на трассе Челябинск — Миасс. Где два других, я не знаю… После у меня был год свободного плаванья, я занимался бизнесом, ненадолго возвращался в медицину, а потом решил заниматься тем, что у меня лучше всего получается. И тут появился коллекционер из Санкт-Петербурга…
— Сергей Николаевич, как отнеслась ваша жена к тому, что вы хотите сменить врачебный халат на халат камнереза?
— Какие именно слова она тогда сказала, я не вспомню. Она сначала была в больших сомнениях. Все думала, хорошо это или нет. Сложно вернуться будет, стаж прервется – тогда это имело серьезное значение. Я сказал: «Я ничего не теряю практически, но с камнями более творческая работа. Есть смысл, наверное, рискнуть…» И она рискнула и меня отпустила.
— Особую известность вам принесли работы из камня на библейские темы. Что подтолкнуло вас обратиться к ним?
— Я человек православный. Крещен давно, еще в детстве. Религия для меня очень близкая тема. Так и получились «Даная», «Иоанн Креститель», «Мария», «Отдых по пути в Египет»… Священнослужители высоко оценили эти работы... А так темы моих скульптур самые разные. Есть у меня набор «Евреи», есть «Политики»… Надо делать, если свербит, даже если покупать потом не будут. Это и есть искусство.
