Новая команда наблюдателей
— Александр, в понедельник вы получили новенький мандат члена наблюдательной комиссии, которая будет работать уже третий созыв. Что еще нового?
— Будем работать в очень обновленном составе. У нас теперь 32 человека. В первую очередь это представители общественных организаций, но не любой общественной организации. Таковы жесткие требования со стороны Общественной палаты России. Во-первых, организация не должна быть однодневкой, оформленной «на днях». Во-вторых, организация должна иметь солидный опыт защиты прав человека. Естественно, здесь приветствуются организации с юридической направленностью. И самое главное — организации должны заниматься реальной деятельностью. А таких не так уж много. И я рад, что у нас целых 32 члена. Подавали в Общественную палату заявок значительно больше, но через сито организации из персонажей прошли только эти 32. Кстати, есть регионы, где общественные наблюдательные комиссии вообще не сформированы. Никто не хочет этим заниматься.
— Новая команда ОНК во всем вас устраивает?
— Меня расстроило, что в новый состав не вошел ни один из членов религиозных конфессий. Нельзя не признать, что религия, как бы мы к ней ни относились, будь то ислам, католицизм или православная церковь, — это один из самых эффективных инструментов, чтобы помочь человеку обрести правильный путь.
— А кто будет председателем?
— В следующий понедельник пройдут выборы председателя ОНК. Нужно понимать: здесь председатель не является руководителем буквально. Его функция в том, чтобы организовать своим коллегам максимально комфортные условия для работы. У председателя ОНК нет каких-то дополнительных полномочий, но речь о дополнительных обязанностях.
И снова: бытие определяет сознание
— Сегодня фраза «права человека» все время на слуху. Но до ее содержания не всякий дойдет сразу. В чем состоит главное призвание ОНК?
— Следить за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и, разумеется, содействовать всеми доступными способами лицам, чьи права нарушены. Так записано в положении об ОНК. Так что мы действительно можем бывать в любом учреждении ГУФСИН, встречаться с заключенными, выслушивать их жалобы наедине, без присутствия персонала. И если требуется, обращаться в прокуратуру или выносить на суд общественности то, что нуждается в огласке.
— Судя по последним громким историям в системе ГУФСИН, у вас полно работы.
— Да, в ОНК есть чем заниматься. Вот представьте, по официальным данным ФСИН, в России более 700 тысяч заключенных. По сути, без малого сидит город Челябинск. Да и в Челябинской области лишенных свободы немало. На 1 сентября в колониях региона находилось 16 910 осужденных, а по лимиту они могут принять 19 685. В СИЗО находилось 3285, а мест предусмотрено 3187. И только в тюрьме (вид наказания) в Верхнеуральске числилось 282 заключенных, а лимит 825. И понятно, что не все эти люди закоренелые преступники. Очень многие впервые преступили закон. Я считаю, что от условий содержания зависит их дальнейшая судьба. Ведь в приговоре человека обрекают на лишение свободы, но не на голод, унижения, побои, вымогательства со стороны персонала, на болезни, которые можно подцепить там и не получить при этом адекватной медицинской помощи. Соответственно, когда человек сталкивается со всеми этими явлениями, сложно не сломаться, не озлобиться, не превратиться в закоренелого преступника. С одной стороны, мы преступников изолируем от общества, но общество имеет право знать, в каких условиях содержатся преступники.
При этом у меня вызывает недоумение, в каких условиях содержится кровавый террорист Брейвик. Это тоже определенный перегиб. Что такое лишение свободы? Во-первых, мы изолируем человека от общества, во-вторых, мы оставляем его наедине с самим собой, чтобы он осознал содеянное им, побыл наедине с Богом. И именно через раскаяние пришел к исправлению. Может быть, это толстовщина какая-то, но я понимаю это так. А если человек посажен и имеет при этом роскошную мультимедийную приставку, занимательно проводит время за счет наших с вами налогов, то вероятность появления у него раскаяния несколько снижается. Здесь нужно иметь баланс. С другой стороны, в Китае или Северной Корее тюрьмы хуже наших. Но никто не жалуется.
— Бытует мнение, что средневековые условия в системе ФСИН — не только экономическая отсталость, но гулаговское наследие, которое не изжито.
— Я побывал во многих зонах. В колониях стараются создать цивилизованные условия. А преодолеть гулаговское наследие нужно внутри себя в первую очередь. Мы должны перестать относиться к людям, совершившим преступление, как к изгоям на всю жизнь. Простой пример. Устраиваешься на работу, и тут же в анкете графа «Судим/не судим». Это что значит? Что наш работодатель, да и обыватель, сомневается, что тебя тюрьма исправила. А сомневаться в эффективности исправительной системы есть определенные основания. Часто в простонародье говорят не «совершил преступление», а «сидел в тюрьме». Дескать, раз был в той «клоаке», то наверняка вышел оттуда еще более плохим человеком, нежели туда попал. Вот это отношение к людям нам надо менять. Сегодня в области более 20 тысяч заключенных. Практически каждый день кто-то выходит на свободу. Мы же их не изолируем на всю жизнь. Именно от условий содержания, от отношения к людям зависит, как они будут относиться к обществу. Если он выйдет из-за колючей проволоки искалеченным, избитым, изнасилованным, обобранным, то вероятность, что он завтра нападет на нас в подъезде, очень велика. По статистике, кстати, если человек вышел из мест лишения свободы и в течение месяца не устроился на работу, не вернулся в семью, он снова попадает в криминальный мир. Большую часть преступлений совершают мужчины в возрасте от 25 до 50 лет, то есть в расцвете сил, которые могли бы семью создать, приносить обществу пользу, но по каким-то причинам они себя в этом обществе не нашли.
«Посмотрите на моего сына»
— Такова природа вашей комиссии — получать жалобы.
— Жалуются! Как в целом в наблюдательную комиссию, так и отдельным ее членам. Все наши телефоны, имейлы, прочие контакты находятся в открытом доступе. Вот буквально на прошлой неделе мне поступило три звонка. Звонили родственники осужденного. Обеспокоены. Есть у них подозрение, что нехорошо с ним обходятся. Часто матери просят съездить и повстречаться с сыном, чтобы «независимым взглядом» на него посмотреть: «Говорит, что с наркотиками завязал, но вы посмотрите». Такая степень доверия существует. И у нас в составе комиссии есть профессиональные врачи, которые очень помогают. Потому что жалуются чаще всего на побои, на некачественную медицинскую помощь. И чтобы дать квалифицированную оценку таким жалобам, нужен профессиональный медик.
Жалоб поступают десятки, если не сотни. Накануне известных событий в копейской «шестерке» несколько наших членов ОНК не раз поднимали вопрос о том, что там нездоровая атмосфера, что нужно меры принимать. Здесь я не буду говорить, что нас не услышали. Наверное, есть часть и нашей вины. Недостаточно громко кричали.
Что еще заботит: основная часть правозащитников, вошедших в ОНК, проживает в Челябинске. А ведь у нас есть Магнитогорск, Аша, Верхний Уфалей и так далее. Понятно, что по мере возможностей мы стараемся и туда выезжать. А вдруг какая-то экстренная ситуация? Потом, конечно, в перспективе, хотелось бы иметь в составе ОНК членов, проживающих по всей территории области. Более эффективной была бы работа.
— Выходит, именно отношение общества к пенитенциарной системе влияет на условия содержания?
— Позиций множество. И они порой противоположны. Иная опирается на систему тотального отрицания системы ГУФСИН. Это самое легкое и понятное. «Вся система продажная. Все «там» вымогатели, убийцы и палачи. Сносим все к чертовой матери». Другой перегиб — тотальная защита ГУФСИНа. «Все они делают правильно. А что вы хотели? Посмотрите личные дела зэков». И оправдывают жестокое обращение с осужденными. «Ну избили его один раз, но он же негодяй». Я думаю, что истина где-то посередине. Общественный контроль в первую очередь предполагает диалог. С системой ФСИН, с Общественной палатой, с уполномоченным по правам человека. Нужны все инструменты. При этом важно сохранять свою четкую позицию, прописанную Конституцией. Есть и международные нормы прав человека, и ряд нормативных актов.
Я не знаю ответов на все вопросы. Меня пугают люди, которые готовы достать из-за пазухи готовые рецепты, как нам жить и во что верить. ГУЛАГ — порождение тоталитарной системы. Сейчас у нас ее нет, но сегодня редко на каком канале ТВ мы не встретим фильмов про убийц, насильников. Криминальный мир стучит в окно. Уж если не пропагандируются ценности этого мира, то как минимум они романтизируются. Вот была даже серия передач про вора в законе. Если в советское время это маргинальная, изолированная субкультура, то сейчас уже существуют сайты, где расписаны воровские понятия. Парадокс? И пока непонятно, как этому противостоять. Но и стоять в стороне мы не будем. Мы должны дать какую-то интересную альтернативу. Я уверен, что она есть.
